Ко дню окончания блокады Ленинграда
Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года (блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 года) — 872 дня.
О блокадном времени написано и прочитано много ужасной правды, и все таки, люди были не чета нашему поколению. Богатыри — не вы!… Это просто надо прочесть и понимается та огромная разница наших внутренних мирков и тех, которые позволяли им жить в голод, холод, бомбежки, при обмане властей об умирающих людях…
За два года до окончания блокады Ольга Федоровна Берггольц в начале своей повести «Говорит Ленинград» писала:
«Эта ночь — 10 января 1942 года — была для меня, как и для моих собеседников, одной из самых счастливых и вдохновенных ночей в жизни. Она была такой потому, что, начав размышлять о книге «Говорит Ленинград», мы
неожиданно для себя впервые с начала войны оглянулись на путь, пройденный городом, его людьми, его исскусством (нашим радиокомитетом в том числе), и изумились этому страшному и блистательному пути, и оттого буквально физически, с ознобом восторга, ощутили, что, несмотря на весь ужас сегодняшнего дня, не может не прийти то хорошее, естественное, умное человеческое существование, которое именуется «миром», и нам показалось, что и победа, и мир придут очень скоро — ну, просто на днях!
Поэтому мы, голодные и слабые, были горды и счастливы и ощущали чудотворный прилив сил»
О́льга Фёдоровна Бергго́льц — российская писательница, поэтесса. Ольга Федоровна Берггольц родилась 16 мая (по старому стилю — 3 мая) 1910 года в Петербурге, в семье заводского врача, жившего на рабочей окраине Петербурга в районе Невской заставы. Мать — Мария Тимофеевна Берггольц, младшая сестра — Мария.
В 1924 году в заводской стенгазете были опубликованы первые стихи Ольги Берггольц. В 1930 году Ольга Берггольц окончила филологический факультет Ленинградского университета и по распределению уехала в Казахстан, где стала работать разъездным корреспондентом газеты «Советская степь».
Вернувшись из Алма-Аты в Ленинград, Ольга поселилась вместе со вторым мужем — Николаем Молчановым на улице Рубинштейна, 7 — в доме, называвшемся «слезой социализма». Тогда же была принята на должность редактора «Комсомольской страницы» газеты завода «Электросила», с которой сотрудничала в течении трех лет. Позднее работала в газете «Литературный Ленинград». Через несколько лет умерла младшая дочь Ольги Берггольц — Майя, а спустя два года — Ира. В декабре 1938 года Ольгу Берггольц по ложному обвинению заключили в тюрьму. Беременная, она полгода провела в тюрьме, где после пыток родила мертвого ребенка. В июне 1939 года её выпустили на свободу.
В годы блокады 1941-1943 годов Ольга Берггольц находилась в осажденном фашистами Ленинграде. То, что она пишет в сентябре 1941 в «Запретном дневнике» о том времени, настоящее и страшное в какой то своей сути:
«24/IX-41
День прошел сегодня бесплодно, но так как времени нет, то все равно. Зашла к Ахматовой, она живет у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, — матрасишко, на краю — закутанная в платки, с ввалившимися глазами — Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии — неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова…
А я должна писать для Европы о том, как героически обороняется Ленинград, мировой центр культуры. Я не могу этого очерка писать, у меня физически опускаются руки.
Она сидит в кромешной тьме, даже читать не может, сидит, как в камере смертников. Плакала о Тане Гуревич (Таню все сегодня вспоминают и жалеют) и так хорошо сказала: «Я ненавижу, я ненавижу Гитлера, я ненавижу Сталина, я ненавижу тех, кто кидает бомбы на Ленинград и на Берлин, всех, кто ведет эту войну, позорную, страшную…» О, верно, верно! Единственно правильная агитация была бы — «Братайтесь! Долой Гитлера, Сталина, Черчилля, долой правительства, мы не будем больше воевать, не надо ни Германии, ни России, трудящиеся расселятся, устроятся, не надо ни родин, ни правительств — сами, сами будем жить»… А говорят, что бомбу на Таню сбросила 16-летняя летчица. О, ужас! (Самолет будто потом сбили и нашли ее там, — м. б., конечно, фольклор.) О, ужас! О, какие мы люди несчастные, куда мы зашли, в какой дикий тупик и бред. О, какое бессилие и ужас. Ничего, ничего не могу. Надо было бы самой покончить с собой — это самое честное. Я уже столько налгала, столько наошибалась, что этого ничем не искупить и не исправить. А хотела-то только лучшего. Но закричать «братайтесь» — невозможно. Значит, что же? Надо отбиться от немцев. Надо уничтожить фашизм, надо, чтоб кончилась война, и потом у себя все изменить. Как?
… Нет, нет… Надо что-то придумать. Надо перестать писать (лгать, потому что все, что за войну, — ложь)… Надо пойти в госпиталь. Помочь солдату помочиться гораздо полезнее, чем писать ростопчинские афишки. Они, наверное, все же возьмут город. Баррикады на улицах — вздор. Они нужны, чтоб прикрыть отступление Армии. Сталину не жаль нас, не жаль людей. Вожди вообще никогда не думают о людях…
Для Европы буду писать завтра с утра. Выну из души что-либо близкое к правде».
Муж, литературовед Н. Молчанов, умер от голода. Отец, Фёдор Христофорович Берггольц, высылается из блокадного Ленинграда органами НКВД в марте 1942 года, до этого и Ольгу Федоровну допрашивали в ЧК.
В 1942 Берггольц вывезли в Москву:
12/III-42. Москва
Живу в гостинице «Москва». Тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода.
В Ленинград! Только в Ленинград…
В Ленинград — навстречу гибели… О, скорее в Ленинград! Уже хлопочу об отъезде…
23/III-42
Ирина рассказывала о Ленинграде, там все то же: трупы на улицах, голод, дикий артобстрел, немцы на горле. Теперь запрещено слово «дистрофия» — смерть происходит от других причин, но не от голода! О, подлецы, подлецы! Из города вывозят в принудительном порядке людей, люди в дороге мрут. Умер в пути Миша Гутнер; я услышала и тотчас подумала: «Скажу Кольке». Я все время, все время так думаю. Но его нет. Я все еще не отправила письмо Молчановым — страшно.
Третьего дня после рассказов Ирины ходила в смертной тоске, с одним желанием — «в Ленинград; в Ленинград — и там погибнуть». Очень хочу туда, хотя страшно туда ехать. Наверное, умерла Маруся, умерли Пренделюшки — или вывезены. Жив ли отец? Цело ли бедное наше гнездо на Троицкой, наши книги, Колины рукописи? Может быть, они уже разнесены снарядом? 20-го Юрка был еще жив и здоров — а теперь? Смерть бушует в городе. Он уже начинает пахнуть как труп. Начнется весна — боже, там ведь чума будет. Даже экскаваторы не справляются с рытьем могил. Трупы лежат штабелями, в конце Мойки целые переулки и улицы из штабелей трупов. Между этими штабелями ездят грузовики с трупами же, ездят прямо по свалившимся сверху мертвецам, и кости их хрустят под колесами грузовиков.
В то же время Жданов присылает сюда телеграмму с требованием — прекратить посылку индивидуальных подарков организациями в Ленинград. Это, мол, вызывает «нехорошие политические последствия»…
Правда об ужасах блокады скрывалась. Берггольц возвращается в блокадный Ленинград!!!!! Зачем?! Вы бы смогли это понять? Как отличается от современных людей этот порыв — вернуться в ужас голодного города. А вместе с тем, многие современные люди люди живут унылой, хоть и беспечной и самодовольной жизнью… и совершенно пустой.
А стихи, стихи 42-го года, когда она еще в блокадном Ленинграде, окончание «Февральского дневника»:
Я никогда героем не была.
Не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
И не хвалюсь я тем, что в дни блокады
не изменяла радости земной,
что, как роса, сияла эта радость,
угрюмо озаренная войной.
И если чем-нибудь могу гордиться,
то, как и все друзья мои вокруг,
горжусь, что до сих пор могу трудиться,
не складывая ослабевших рук.
Горжусь, что в эти дни, как никогда,
мы знали вдохновение труда.
В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть, как тень, тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.
О да, мы счастье страшное открыли, —
достойно не воспетое пока,
когда последней коркою делились,
последнею щепоткой табака,
когда вели полночные беседы
у бедного и дымного огня,
как будем жить, когда придет победа,
всю нашу жизнь по-новому ценя.
И ты, мой друг, ты даже в годы мира,
как полдень жизни будешь вспоминать
дом на проспекте Красных Командиров,
где тлел огонь и дуло от окна.
Ты выпрямишься вновь, как нынче, молод.
Ликуя, плача, сердце позовет
и эту тьму, и голос мой, и холод,
и баррикаду около ворот.
Да здравствует, да царствует всегда
простая человеческая радость,
основа обороны и труда,
бессмертие и сила Ленинграда.
Да здравствует суровый и спокойный,
глядевший смерти в самое лицо,
удушливое вынесший кольцо
как Человек,
как Труженик,
как Воин.
Сестра моя, товарищ, друг и брат:
ведь это мы, крещенные блокадой.
Нас вместе называют — Ленинград;
и шар земной гордится Ленинградом.
Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце и стуже, в голоде, в печали
мы дышим завтрашним —
счастливым, щедрым днем.
Мы этот день уже завоевали-
И ночь ли будет, утро или вечер,
но в этот день мы встанем и пойдем
воительнице-армии навстречу
в освобожденном городе своем.
Мы выйдем без цветов,
в помятых касках,
в тяжелых ватниках,
в промерзших полумасках,
как равные — приветствуя войска.
И, крылья мечевидные расправив,
над нами встанет бронзовая слава,
держа венок в обугленных руках.
Январь- февраль 1942 г.
Как далеко ушло обыденное мироввозрение, воспитанное на детективах, боевиках и японских мультиков от простого понимания, что Счастье — в труде!
И все-так есть такие даты, как 9 мая, 27 января — день снятия блокады Ленинграда, которые учат наших детей помнить историю. Ведь это так просто, привести ребенка в музей, прочитать самим, рассказать о том, как это было, с каким мужеством преодолевали люди трудности,и возможно, в старости, ваш взрослый сын будет уступать в транспорте места пожилым людям и помогать вам.
В годы перестройки было популярно рассказывать детям и о канибализме, возможно и это надо говорить, но позже, когда сформирована личность. Часто пишут о том, как хорошо питались в это время в Смольном — управляющая верхушка. Что тут сказать? Страшное было время для народа, и люди низкие становились еше более жестокими, а честные — более мужественными..
На гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища, где покоятся 470 тысяч ленинградцев, умерших во время Ленинградской блокады и в боях при защите города, были высечены именно слова Ольги Берггольц:
Здесь лежат ленинградцы. Здесь горожане — мужчины, женщины, дети. Рядом с ними солдаты-красноармейцы. Всею жизнью своею Они защищали тебя, Ленинград, Колыбель революции. Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем, Так их много под вечной охраной гранита. Но знай, внимающий этим камням: Никто не забыт и ничто не забыто.
С блогадарностью нашим дедам и бабушкам, тем кто жив, умер после войны и тем кто погиб тогда…
Светлая память павшим воинам!
Однако хочу отметить один момент, с которым сложно согласиться. Всегда меня задевает этот вопрос.
Ничем мы не отличаемся от наших предков, и живи мы в то время, мы бы боролись и умирали точно так же, точно так же мы прошли бы через это и точно так же думали о нынешнем поколении. Ибо ничего не меняется в людях, просто мир окрашивается в иной цвет.
Ещё раз с величайшим праздником, дорогие земляки!
Спасибо за поздравления!
Хорошо, что вы так оптимистично относитесь к современным людям, но на этот вопрос нет абсолютно точного ответа, ввиду огромного количества людей и условий, и мнений.
Я думаю, что умирали бы также, а вот выживали бы как — тут вопрос… и в те времена были негодяи, а были благородные люди, и сейчас они есть, и равнодушные были всегда и везде. Однако, патриотизм был воспитан больше.
Считается, что надо муштровать патриотизм в школе, а он впитывается в семье… а родители нашей молодежи — это перестроечное поколение, где эти понятия начали не просто стираться, а все средства массовой информации направлены были на разрушение нравственных основ.
Правда, есть то, что никакие СМИ и байки стереть в человеке не могут… оно называется голосом совести. Поэтому сказать, что и среди нашей молодежи могут быть герои.
Денис, вы правы.
Сегодня видела человек 100 молодых людей байкеров, едущих в электричке на Ладожское озеро, чтобы в такой мороз (у меня лично ноги оледенели) проехать на велосипеде 42 км по Дороге жизни…
Едут с песнями и стихами про войну и блокаду Ленинграда. И ведь не комсомольцы, то бишь никто их не заставляет это делать, обычные молодые люди.
Честно, очень была рада их видеть.
В сентябре-октябре вражеская авиация совершала в день по несколько налетов. Целью противника было не только помешать деятельности важных предприятий, но и создать панику среди населения. Особенно интенсивный артобстрел велся в часы начала и окончания рабочего дня. Многие погибли во время обстрелов и бомбежек, множество зданий было разрушено.